С тех пор он уже не Мелкор, а Моргот ("черный супостат" по-эльфийски - так назвал его разъяренный Феанор); эта перемена имени знаменует его превращение подобия Локи, злокозненного божества древнескандинавского пантеона, в сущего Люцифера, Владыку Мрака. Феанор же с сыновьями и родичами дали страшную, кощунственную клятву вернуть Сильмариллы любой ценой - "и лучше бы им этой клятвы не давать, но нарушить ее было нельзя". Отсюда начинается уже не мифологическая, а легендарная предыстория Средиземья, на которую, как заметит читатель, нередко оглядываются герои Властелина Колец", и среди ее героев все больше людей. Архангелы-. божества отступают за горизонт, а бессмертные (их, правда, можно убить, и они могут зачахнуть) и благороднейшие эльфы, поглощенные нескончаемыми войнами с Морготом, сплошь и рядом оказываются деспотами, убийцами и вероломными злодеями. Худую службу служит им их бессмертье, невозможность оглянуться на прожитую жизнь. Их жизнь может только оборваться. Они в плену своей судьбы, а их, союзники люди, не покорившиеся злу и не связанные с ним порукой волшебства, судьбе неподвластны. Нет нужды пересказывать эти легенды: по мере надобности это делает сам Толкиен, но уже совсем в другом качестве, не в качестве автора "Сильмариллиона". Мрачные, зловещие и несколько однообразные саги повествуют о том, как тяготеющее над Сильмариллами двойное проклятье сгубило всех причастных к нему, да и не только их. Одно за другим сокрушают Моргот и Саурон царства эльфийского края Белериаида. И лишь сыну смертного витязя и эльфийской царевны Эарендилу удается при путеводном свете отнятого у Моргота человеческой рукой Сильмарилла доплыть до Вали нора и вымолить спасение Средиземья от всевластия мрака. Гонгородрим пал, и Моргот был навеки ввергнут во тьму кромешную, но Саурон избежал его участи. Так закончилась Первая эпоха Средиземья, или, как выражаются эльфы, Древняя Пора. "Сильмариллиону" тоже конец, эпилог приписан к нему гораздо позже, в 20-е годы, между ним и Древней Порой зияла первозданная пустота. История пока что была историей эльфов (вмещавшей миф о сотворении мира) и, как таковая, бесперспективна, вроде эльфийского бессмертия. Разве что начинать новый ее цикл - чему мифология определенно противится, мифологическая эпоха в принципе однократна - или шлифовать мифы, умножать и переписывать легенды. Этим Толкиен и занимается - скорее по инерции, довольно вяло. Куда больше занимает его работа над всеобъемлющим толковым словарем английского языка (это детище было зачато в Оксфорде в 1878 году и к началу 20-х годов нашего века еще не родилось), издание англосаксонских текстов, пропаганда среди коллег древнеанглийской и древнеисландской литератур; наконец, и едва ли не в первую очередь,- преподавание: в 1925 году, тридцати семи лет от роду, он стал профессором Оксфордского университета, такое редко случалось. К тому же Джон Рональд Руэл был редкостно заботливым семьянином, а к 1930 году у него было уже трое сыновей и дочь. Детям он уделял очень много времени и оказался неистощимым сказочником и неутомимым затейником, отчасти как бы пародируя свою бурную клубно-университетскую деятельность. И в домашней атмосфере один из побегов его воображения превратился в деревце, а оно, пересаженное на тучную почву "Сильмариллиона", породило волшебный лес, из которого Толкиен вышел на простор... Средиземья. Сам он всячески распространял и поощрял версию о том, как однажды среди ночи ему подвернулся в экзаменационном сочинении чистый лист и он будто бы возьми да напиши на нем ни с того ни с сего: "В земле была нора, а в норе жил да был хоббит". Имена существительные,- замечал он,- всегда обрастают в моем сознании рассказами. И я подумал, что не мешало бы выяснить, какой такой хоббит. Но это было только начало". А и в самом деле, что еще за хоббит? Дотоле никаких хоббитов в Средиземье не обитало и не предвиделось. Да и этот хоббит, как можно заметить, покамест обитал не в Средиземье, а в норке. Откуда же он там взялся? Из сказки. Но не из сказки волшебно-богатырскойтам таких не водится. Гномы - пожалуйста, эльфы- сколько угодно (правда, совсем не такие эльфы, как в "Сильмариллионе",- таких почитай что и нету). Тролли, драконы, оборотни, они же серые волки, злые чудища-страшилища (да хоть бы и те же орки), колдуны и ведьмы, русалки и кощеи - это все есть. А хоббитов нет и быть не может. Есть, правда, вспомогательные животные, в том числе серый заяц. Так, может, хоббиты (они ведь до известной степени зайцы) проходят по такому разряду? Или они вообще явились из животного, скажем так, эпоса, воплощая некую аллегорию и потому недоочеловечившись? Тут-то мы и наткнулись на еще один вопрос: а кто такие, собственно, хоббиты? Более или менее человечки? Да нег, зачем же человечкам жить в норках. И - что важнее - ростом они для человечков очень не удались. Когда Джонатану Свифту понадобились человечки, он их сделал ровно в двенадцать раз меньше Гулливера - и получились лиллипуты, человеческие существа в своем праве. А если человека уменьшить вдвое, получатся недомерки, карлики, коротыши - словом, какие-то убогонькие, богом обиженные. Нет, хоббиты не человечки, и сами они такому определению очень противятся. Да, они пришли из сказки - из той импровизированной домашней сказки, где из игрушечного ящика берется плюшевый заяц и вселяется в игрушечный (совсем как настоящий) домик. В домике он пьет чай из кукольной посуды на игрушечном столике, а потом - с девочки, может, и этого бы хватило, но сказки рассказывались мальчикам - говорится: "И отправился зайка путешествовать". Остается ли он в своем странствии зайкой? А смотря какое странствие, смотря какая сказка. Ни басен, ни сатир, ни апологов, ни физиологических саг детям обычно не рассказывают; если же начинаются "страшные опасности и ужасные приключения", которых жаждал типичный ребенок Буратино, то заяц-герой, выступая в несвойственных зайцу как таковому ролях и совершая нехарактерные для длинноухого (или шерстолапого) поступки, по мере надобности преображается. Заяц-то он, может, и заяц, но какой-то такой заяц... Ну как у Булгакова Мастер говорит Бегемоту: "Мне кажется, вы не очень-то кот". Даже и ходит он все больше на задних лапах, хотя в человека и не превращается, в отличие от буратино (т. е. марионетки) Пиноккио, который у Коллоди только к этому и стремится. Если читатель знаком с опубликованной в 1937 году (и переведенной на русский язык в 1976-м) книгой Толкиена "Хоббит", то он, вероятно, уже уловил аналогию с ее героем, хоббитом по имени Бильбо, не по-сказочному - а если иметь в виду домашнюю импровизированную сказку, то как раз по-сказочному - наделенным фамилией. В начале этой книги он еще почти совсем игрушечный; и когда он описывается "с заячьей стороны" (сколько ни отнекивайся Толкиен, а "хоббит" все-таки сращение двух слов: ho(mo) [лат.], "человек", + (ra)bbit [англ.], "кролик"), то за этим явно виден папа-рассказчик, вертящий в руках плюшевого зверька. Жил себе и жил наш Бильбо, господин Торбинс, в своей уютной норке - а там все было как надо, и вот видишь, домик, только окна у них там не такие, круглые у них окна, и столик, и камин, и сервиз... Жил себе и жил, чаи распивал. Но однажды утром проходил мимо (под руку подвертывается, скажем, Дед-Мороз)... один волшебник с длинной бородой. И пошло-поехало. Гномы нагрянули! Дым коромыслом! И отправился Бильбо в путешествие. Куда его было отправлять в путешествие? Да, разумеется, в ту страну (папа увлекся и принялся вместе с сыновьями рисовать карты, похожие на давным-давно нарисованные) - по такой стране, которая называется... Средиземье. Да как бы она ни называлась, но чего только там нет! (Выше мы уже объясняли, чего только нет в сказочных краях. Кроме хоббитов; все есть. А теперь будут и хоббиты.) Толкиен примеряется к сказке, насквозь пронизанной обращенной к детям интонацией, и персонажи мира "Сильмариллиона" одомашниваются: эльфы уже не эпические витязи с проклятьем на челе, а шустрые резвунчики; тролли - болваны людоеды, которых сам бог велит обвести вокруг пальца; даже орки-гоблины и те не злодеи, а скорее злыдни. А уж Гэндальф - сущий СантаКлаус! Что ж, правильно, так и надо, детская сказка диктует свои законы, и далеко не сразу обнаруживается, что одно другому на самом-то деле не противоречит, что это просто разные ракурсы изображения. Но все же обнаруживается; и почти неожиданно для читателя вольное странствие Бильбо Торбинса превращается чуть ли не в боевой маршрут. И что-то за этим стоит - или движется. И Гэндальф вовсе не Дед-Мороз, и вообще... И вообще, игрушечные декорации врастают в землю (они только казались игрушечными), приключения становятся событиями, и гул их разносится далеко за пределами сказки - какое-то колечко подвернулось где-то там господину Бильбо Торбинсу: ох, не к добру это колечко! - и меняется масштаб, а с ним и роли персонажей. Бывший заяц Бильбо к концу "Хоббита" вовсе не таков, каким отправился в путешествие, но это бы еще ладно, он-то, грабитель-хоббит, сокращенно - грахоббит, не особенно изменился - изменился игрушечный мир, бесповоротно ставший Средиземьем. Вот, значит, где странствовал Бильбо, но тогда... но тогда надо, чтобы явилось Средиземье! И надо не выдумывать, а выяснять - с этим Толкиен давно согласен. Но как же его вытянуть, это Средиземье? За что схватиться? Уж не за то ли колечко, которое Бильбо случайно... Да, вот именно, за него! Ведь не зря грахоббит довольно-таки нахально и неожиданно для себя его присвоил. Волшебный мир, по которому странствовал господин Торбинс, вовсе не такой уж волшебный. Это наш мир, но неопознанный, а опознание дается опытом, и опытом нелегким, то есть многого требующим и от героя, и от автора-рассказчика, организатора и осуществителя сюжета открытия мира. Да и от читателя:'Толкиен - автор требовательный, и читатель праздный и небрежный ему не нужен. Открыватель мира и своей к нему причастности не может быть ни праздным, ни небрежным, ни невнимательным. Истый читатель Толкиена (а таких нашлись многие миллионы), раз открывши Средиземье, никуда оттуда не денется, а со временем и до "Сильмариллиона" доберется. Между тем в "Сильмариллионе" описывается вовсе не тот мир, по которому путешествует Бильбо. Между нами и Бильбо дистанции нет, он из нашей детской, а вот между Бильбо и героями мрачных легенд - расстояние огромное. И в книге "Хоббит" он его понемногу преодолевает, сам того не ведая, как до поры до времени и Толкиен не ведал, что творил (во всякой книге история героя в какой-то мере история автора). Да, трудновато приходится Бильбо: на каждом шагу он вынужден доказывать - и притом все время сам, без посторонней помощи,- что он не столько хоббит, сколько грахоббит. Но это его дело, и он с ним неплохо справляется, осваиваясь в Средиземье. А вот чтобы к делу мог приступить читатель - для этого пришлось потрудиться профессору Толкиену, пустив в ход всю свою изобретательность и эрудицию, все свои профессиональные навыки. Словом, времена Бильбо должны были стать Третьей эпохой, и за колечко его надо было вытащить всю историю Средиземья. А для этого следовало как минимум ее придумать. Это открытие так поразило самого Толкиена, что он даже бросил писать (или, если верить его детям, записывать) "Хоббита", когда выяснилось, что грахоббит Бильбо ни под каким видом в драконоборцы не годится. А через дракона не перепрыгнешь. Ну, бросил и бросил, это было в порядке вещей, удивительно, скорее, что он удосужился написанное перепечатать в одном экземпляре. Видимо, по свойственной ему аккуратности; и еще затем, чтобы иной раз дать почитать друзьям и знакомым. Дети подросли, и их теперь ничуть не волновало, найдется ли для бывшего плюшевого зайки выход из безвыходного положения. Заведомо, казалось бы, суждено было этой машинописи присоединиться к "Сильмариллиону" лишь внешним образом - в портфеле", где, как писал Козьма Прутков, "много замечательного, но, к сожалению, неоконченного (сГ|пасЬече)". Однако, по счастью, профессора Толкиена (который, надо сказать, был легок на подъем, но трудно раскачивался) подвигли к выполнению трудновыполнимой задачи обстоятельства, не в последнюю очередь материальные. Всемогущая случайность сделала так, что ученица профессора восторженно рассказала о его забавах подруге - редактору издательства "Аллен энд Ануин", та заинтересовалась и, без особого труда проникнув к профессору, испросила машинопись на прочтение (можно себе представить, сколь мало Толкиен ценил свое сочинение, если выдал его единственный (! ) экземпляр по первой просьбе). Сьюзен Дагнэл - хочется назвать ее имя, потому что ей мы практически обязаны всем, что было дальше,- прочла машинописный текст и на свой страх и риск написала Толкиену, что издательство от рукописи в восторге, просит только, если можно, закончить сюжет. Толкиен такую возможность изыскал. Однако и в законченном виде сюжет вызвал глубокое недоумение директора издательства Стэнли Ануина. Он отдал рукопись на рецензию сыну, и тот с высоты своих десяти лет снисходительно, но очень доброжелательно рассудил, что пяти-, шести-, семи-, восьмии девятилетним малышам эта будущая книжка просто-таки необходима. Не оторвутся. И действительно, "Хоббит" имел потрясающий успех. Читали книгу отнюдь не только пяти-девятилетние малыши - от нее не могли оторваться и отроки, и взрослые читатели. Но именно дети отроческого возраста безошибочно почуяли, что им рассказано не только и не просто о похождениях зайки, расслышали в "Хоббите" дальнее эхо еще не написанной эпопеи. И с детской неотвязностью требовали у потрясенного успехом книги издателя ее продолжения. Мистер Ануин обратился на этот счет к автору "Хоббита", и тот, не к чести его будь сказано, попытался всучить ему "Сильмариллион". Издатель умоляюще-вежливо отписал Толкиену, что присланная груда рукописей - это в общем-то не книга, а скорее источник продолжения "Хоббита". Тут он был не совсем прав, но, возражая ему, Толкиен, как это часто бывает в честном споре, натолкнулся на соображения в пользу оппонента. Действительно, ведь недаром в конце "Хоббита" мелькнула спина Некроманта - уж не старый ли это знакомец Саурон Великий, правая рука Моргота? Кто ж, как не он? И Толкиен принялся выискивать в тексте "Хоббита" то самое, что в нем подметили дети,- то, что в нем само написалось (вспомним, ведь так начинался и . Сильмариллион"). Взять хоть колечко: что-то уж очень стал меняться Бильбо с тех пор, как его заполучил. Оно по сюжету так и надо, чтоб менялся, но сюжет - это не насилие над материалом повествования, а выявление его скрытых возможностей. Нет, видимо, не простое это колечко: вот и Гэндальфа оно почему-то встревожило. А Гэндальф - вовсе не устроитель "страшных опасностей и ужасных приключений", каким он отрекомендовался Бильбо (адресуясь к детям-читателям) в начале "Хоббита". Такому было бы не под силу выгнать Некроманта из крепости Дул-Гулдур в глубине Лихолесья - ему впору разве что троллей дурачить; какие-то захудалые гоблины его чуть не искрошили вместе с гномами, потом простые волки едва не заели, а он только и мог, что в них шишками кидаться. Ну, положим, все это с точки зрения Бильбо... Примерно так рассуждает Толкиен в письмах к издателю; вряд ли что-нибудь из этого было понятно мистеру Ануину, зато, когда его автор все еще почти вслепую написал первую, довольно безоблачную главу новой "хоббитской" книги и прислал ее на отзыв, она была тут же предъявлена сыну-рецензенту, теперь уже одиннадцатилетнему, и одобрена безоговорочно. "Пишите, не останавливайтесь",- посоветовал мистер Ануин профессору Толкиену. Толкиен этому совету последовал - и попал в свою обычную переделку: у него понаписалось такое, что не лезло ни в какие сюжетные ворота. Даже перед спасительным кольцом, подлинным хозяином которого уже стал Некромант, рассказ топтался, как верблюд перед игольным ушком. Решение было найдено посредством умножения: кольцо оказалось одним из многих, но Главным из них. И мистеру Ануину пришло сообщение, что будущая книга называется "Властелин Колец". На этом сообщении она и застряла, потому что сюжетное задание предстало перед автором во весь рост: тут нужны были не месяцы, а годы и годы кропотливой предварительной работы. Может, историю Средиземья от "Сильмариллиона" до похождений Бильбо и не надо тащить в сюжет, но "выяснить" ее (любимое словцо Толкиена) требовалось досконально. Между тем подсказывать ее начала сама действительность: в те самые дни, когда ненаписанная книга получила заглавие, Чемберлен подписал Мюнхенское соглашение с Гитлером. А дальше развернулись такие события, и с такой быстротой... Сколько угодно может Толкиен раздраженно настаивать на том, что его книга не есть иносказание второй мировой войны,-. и конечно же, нет, подобное аллегорическое истолкование (опробованное критикой) эпопею примитивизирует, обедняет и опошляет. Но когда он в полемическом запале утверждает, будто она и совсем не связана с семью военными годами,- это уж извините. Никак в это не верится - хотя бы потому, что его сын Майкл был зенитчиком, а Кристофер - военным летчиком (старший - Джон - принял священнический сан и призыву не подлежал). Да и стронулась-то книга с очередной мертвой точки в начале 1944 года - вряд ли случайно. Как шла над ней работа, можно проследить по очень частым письмам Кристоферу в армию. Вскоре конверты стали разбухать, вместо сообщений о книге пошел ее текст. Однако и в 1945-м эпопея была еще очень далека от завершения, и все потому же - надо было уяснять и продумывать многотысячелетнюю предысторию Средиземья. Читатель своевременно ознакомится с ней в приложениях; пока что ограничимся ее самым сжатым очерком. После низвержения Моргота людям - то есть лучшим из них, тем, кто выстоял до конца в борьбе с неимоверным Злом, казалось всепобеждающим,- был дарован в награду огромный цветущий остров вдали от истерзанного войнами материка Средиземья. Там воздвиглось в несравненном могуществе и великолепии царство Нуменор, и первым его государем был сын Эарендила полуэльф Элрос. Три тысячи лет просуществовал Нуменор, и блеск его затмил даже память о былых эльфийских царствах. А те эльфы, которые не пожелали переселяться в блаженный край Валинор, и люди, оставшиеся в Средиземье, вскоре, то есть через пятьсот трудных лет, снова оказались лицом к лицу с возродившимся Злом- Сауроном, новоявленным властелином черного царства Мордор. Он собрал рассеянных приверженцев Моргота и возвеличился, но все же покорить людей, эльфов и гномов, вместе взятых, было ему не под силу, и он решил подчинить их себе коварством и чародейством. Он соблазнил потомков Феанора, эльфов-искусников, выковать для сильных мира сего волшебные кольца, которые помогут им во всех их свершениях. Велики были познания Саурона, и он делился ими с эльфийскими кузнецами, а у них перенимал мастерство. И участвовал в изготовлении колец для людей и гномов; правда, три кольца для своих царей эльфы смастерили без него. Это, однако, не препятствовало его замыслу, а замыслом было необоримое владычество над всеми и вся. И в 1600 году Второй эпохи, когда эльфы любовались своей работой, Саурон закончил свою, и с вершины Роковой горы Ородруина раскатилось его громовое заклятье: Три кольца - для царственных эльфов в небесных шатрах, Семь - для властительных гномов, гранильщиков в каменном лоне, Девять - для Девятерых, облеченных в могильный прах, Одно наденет Владыка на черном троне В стране по имени Мордор, где распростерся мрак. Одно Кольцо покорит их, одно соберет их, Одно их притянет и в черную цепь скует их В стране по имени Мордор, где распростерся мрак. Обманутые мастера расслышали его, поняли - и спрятали три эльфийских кольца: надевать их теперь было нельзя, чтоб не стать рабами Саурона. А тот раздал кольца людям и гномам. С гномами у него не получилось: они, как мы помним, были сработаны крепко, с большим запасом сопротивления. Кольца развращали их, и они становилсь непомерно алчными, но Саурону от этого никакой прибыли не было. Они нагромождали сокровища и оказывались добычей золотолюбивых драконов, которые пожирали их вместе с кольцами. Так были утрачены четыре кольца из семи; остальные Саурон ухитрился отобрать. Зато получилось с людьми: девять смертных владык стали рабами колец, бессмертными мертвецами - и самыми верными приспешниками Саурона, который, подобно Морготу, принялся сокрушать царства и княжества Средиземья. Но сравниться в мощи с Нуменором не мог никто; оттуда приплыл большой флот, и Саурон Великий был взят узником и увезен в заморское царство. Тамошнего государя он опять-таки соблазнил призраком земного бессмертья: ради него надлежало лишь покорить блаженные края - это ли не во власти величайшего из царей земных? В 3319 году туда отправилась могучая армада - и сгинула в морской пучине, поглотившей заодно и царство Нуменор. (Толкиен, разумеется, имеет в виду легенду об Атлантиде.) Спастись удалось немногим, тем, кто не алкал чужого удела бессмертья, и в их числе был благородный Элендил, основатель княжеств Арнор и Кондор, будущий победитель Саурона - ценою собственной жизни. Сын его Исилдур завладел Кольцом Всевластья и если бы не погиб, то стал бы преемником Черного Властелина. К счастью для себя, он погиб, а Кольцо кануло в реку Андуин. И началась Третья эпоха, в которую главными противниками неизбежного (ибо сохранилось Кольцо, и Девятеро Кольценосцев свирепствовали в Средиземье, готовя встречу своему Владыке) нового наступления Зла стали тайные посланцы Валинора маги и их Светлый Совет. Но тут уж Г.-. мы, того и гляди, вступим на страницы эпопеи. Она была закончена осенью 1949 года, дорабатывалась и блуждала по издательствам еще пять лет. "Аллен энд Ануин" опубликовало первую часть в августе 1954-го, вторую - в октябре, третью (с приложениями) - лишь через год. Кстати, считать эпопею трехтомной не следует: ее разделили натрое для удобства публикации, и даже названия томов придумал не сам Толкиен, а его бывший малолетний рецензент, ныне отцовский компаньон Райнер Ануин. Началось победное шествие книги. Перепечатывалась и перепечатывается она в Англии и в США почти каждый год, а то и чаще. Первым ее переводом был голландский (1956), воспоследовали шведский, польский, датский, немецкий, итальянский, французский, японский, финский, норвежский, португальский, венгерский, исландский и т. д. Но это уже не предыстория, а мы ограничимся ею. Подсказывать или предписывать читателю должное понимание еще не прочитанной книги незачем; достаточно, что мы его к ней подвели, а уж он сам разберется, как это блестяще показала публикация "немного сокращенного" перевода первой части издательством "Детская литература" в 1982 году. На прощанье хочется, однако, обратить внимание на факт столь очевидный, что он обычно ускользает от внимания. Первая фраза пролога: "Рассказ у нас пойдет в особенности о хоббитах". Между тем называется-то эпопея "Властелин Колец". Что это значит и как это понимать? Вернее всего, пожалуй, так: это книга о природе власти, которая хочет быть властью над человеком, власти безнравственной и порабощающей, основанной на лжи и насилии. Духовная капитуляция перед такой властью и всякая ей сопричастность растлевают и губят человека. Общие нравственные законы существования человечества непреложны. Человеческое достоинство - главное достояние человека, и нужно отстаивать его до конца любой ценой, в любых обстоятельствах. И конечно же, книга в особенности о хоббитах" - о том, как мистер Пиквик, он же Фродо Торбинс, и его верный слуга Сэм Уэлер, он же Сэммиум Скромби, оказались главными и роковыми противниками Саурона Великого, самозваного властелина мира сего. Как всякий автор предисловия, обращенного к читателю, я льщу себя надеждой, что читатель обращен ко мне лицом. Стало быть, пока что спиной к книге. Посмотрите, что у вас за спиной.
